От заявления Павла Цитринеля, Заслуженного артиста РСФСР, театр Советской (ныне Российской) армии был в шоке. Павел и сам от себя не ожидал подобного: «Я уезжаю!». Он был любим в коллективе, считался актером с высокой степенью проникновения в роль. И когда Павел выдохнул свое решение, театр вздрогнул, как от брошенного камня. Разошлись круги. Леонид Хейфец, тогдашний главный режиссер, изумился: «Кто бы мог подумать?! Я не ожидал! Ну, хорошо. А вы, Павел, понимаете, что больше никогда не выйдете на сцену?!». Но у Цитринеля хватило ума, вернее, глупости ответить, что «я готов там делать все, что угодно» - и еще что-то в этом же духе, хотя потом он понял, как жестоко ошибался. Но коллектив уже пришел в движение (было что обсуждать!), а кроме того, предстояло прощание.

Вот и консульские работники, как сержант, жалели актера Цитринеля, который ехал в страну, где в то время не было русского театра, другими словами, места работы для специалиста подобного уровня.

Актеры обомлели, а затем стали аплодировать. Зритель не понимал, в чем же дело. Но затем решил, что это режиссерская находка. Хотя это было, можно сказать, второе прощание с коллегой.

Говоря о театре Советской армии, нельзя не сказать несколько слов о Владимире Зельдине. В то время ему было уже солидное количество лет. Отъезд Цитринеля он принял, как и многие в театре, с грустью. На прощание вручил Павлу экземпляр пьесы «Последний пылкий влюбленный», в котором он и Голубкина были заняты долгие, если не все советско-армейские годы, с дарственной надписью: «Паша, дарю с любовью! Если удастся сыграть…». По всей вероятности, Владимир Михайлович догадывался, что Цитринель мечтал сыграть в этой пьесе, но виду не подавал.

И только через четырнадцать лет после вручения подарка Павел Цитринель и Маша Мушкатина представили «последних пылко влюбленных» на сцене израильского театра «Шарабан». А вот репетировали в доме Павла. С репетиционным помещением были, надо сказать, большие трудности. От актеров отбояривались всеми способами. Но они не отступали. Однажды даже перелезли через высокий забор, чтобы попасть в захудалый бат-ямовский зал на репетицию. В пору подобных «приключений» Павел сфантазировал: «Снять бы скрытой камерой, как работают артисты!»

Выйти на сцену хотелось немедленно, но Цитринель, не обращая внимания на заборы, настаивал: «Маша, как бы то ни было, пока мы не отшлифуем спектакль, на сцену не выйдем!» (Он ведь не только актер, но и режиссер данного спектакля!) На что Маша с грустью призналась: «Но хотелось бы все-таки успеть поиграть!» - «Ты это о чем?» И Маша, спустившись (в прямом и переносном смысле) на землю, призналась, что находится в положении. А когда это станет ясно зрителям, играть не сможет: все-таки они представляют историю пылко, а не лихо влюбленного. Забегая вперед, скажу, что спектакль отыграли семь раз. До тех пор, пока удавалось «спрятать» Машин живот.

Павел Цитринель и Маша Мушкатина в спектакле театра "Шарабан"

Интуиция – конек Цитринеля. Мало того, что с ее помощью он «проникает» в роли. Павел еще предсказывает судьбу пьесы. Например, «Саду» (Беэр-Шевский театр) он напророчил тринадцать (как в контракте) спектаклей, хотя актерам обещали золотые горы: «Объедем весь Израиль!»

Два захода в «Габиму»

А затем случился второй заход в «Габиму». Человек, который убеждал Цитринеля, что тот настоящий израильский актер, был назначен директором «Габимы». И он, естественно, перенес на ее сцену два спектакля из своей «Сифрии». Вместе с актерами.

Здесь, видимо, и следует поставить точку в рассказе о замечательно актере Цитринеле, но боюсь, что провиснет (по всей видимости, интуитивный!) вопрос местного лицедея: «А почему ты не в «Гешере»?» Кстати, почему?